Прохожий  

Выбравшись из коляски, Петр Андреевич оправил сюртук, пригладил машинально волосы и взошел по лестнице, с удовольствием поднимаясь по привычным широким ступеням – всякий раз, приезжая сюда, он отдыхал душою, зная наверное, что будет персонажем желанным не только согласно неписанным законам гостеприимства, но и в силу особливой привязанности к нему семейства, глава которого высоко ставил дружеские связи и неодобрительно отзывался о тех, кто искал знакомств, сообразуясь единственно с нуждой своей в тех или иных людях.
Шуметь кольцом на двери не пришлось – створка распахнулась, явив старого слугу Прохора в потертой несколько ливрее, привлеченного, должно быть, глухим стуком лошадиных копыт и людскими голосами. Увидев Петра Андреевича, он заулыбался и несколько даже всплеснул руками – отчасти по причине того, что хозяйское радушие не могло не отложить известного отпечатка на всех домочадцах, но в основном же потому, что сам уже за давностию лет стал едва ли не членом семейства, обретя искреннюю симпатию к друзьям последнего. Впрочем, панибратства Прохор не допускал; отдав старчески неглубокий поклон, он приветствовал гостя словами: «С прибытием вас, Петр Андреевич!» - после чего отступил на шаг, приглашая в дом. Петр Андреевич отвечал на приветствие весело, полюбопытствовал здоровьем хозяев, не покривил совестью, сказав, что рад видеть в добром здравии и самого Прохора, и вошел внутрь, со вздохом облегчения унеся темя с июльского солнцепека в прохладу комнат.
Он был встречен заливистым лаем, и в ноги ему бросилась пустоголосая левретка цвета сливочного мороженого с шоколатной крошкой – такое любили подавать у Куракиных на десерт, что позволило однажды язвительнице Полине Головиной заметить: «Видать, швейцарский шоколат попрочнее немецкого фарфору будет, иначе с чего бы дробить его загодя?» - все ведали, что хлебосольная хозяйка, лично составлявшая menu для званых обедов, выписала себе через доктора-немца фарфоровую челюсть самой прихотливой работы; впрочем, обидной шутки до слуха Куракиной не донесли.
Добродушно шуганув пеструю хозяйкину любимицу – та заботливо определила главной ценностью в комнате кривоногую козетку и, забившись под ее низкое сидение, принялась громко защищать сей рубеж от супостата – Петр Андреевич знакомым путем прошествовал в гостиную, а уж навстречу неслось громовое «Ба!..» - и спешил из глубины дома, приветливо раскинувши руки, Платон Савельич, от чьего широкого шага тонко пели в буфете тарелки, намекая на неминуемую трапезу. Облобызанный троекратно, Петр Андреевич был увлечен хозяином в кабинет, где, по обыкновению, вкусно пахло яблочным табаком, на столе ворохом лежали «Ведомостные» листки, придавленные союзом бронзовой пепельницы и мраморного пресс-папье, на окне находились курительные трубки, а поперек кресла красовался превосходнейший «Монте-Кристо» с насечкой, словно бы только что выпущенный из хозяйских рук: правда и то, что оружие свое Платон Савельич любил и, будучи стрелком отменным, не раз тешил себя тем, что, растворив окно, бил влет негодных ворон, столь нетерпимых к незапятнанности мраморных идолов в саду.
- Ну, друг любезный, - иерихонил тем временем хозяин, - ты чуть ранее, чем мы угадывали. Сам я этому только рад, однако ж стол будет готов лишь в полчаса. Не прикажешь ли подать себе прежде хоть легкой закуски?
Петр Андреевич с благодарностью отказался, и, хотя хозяин не отступал, далее только улыбался и ограничивался короткими «нет», зная по опыту, что многословные отпирательства, а тем паче отмахивания руками, коими грешны зачастую люди, упорствующие против уделения им внимания, оказывают на Платона Савельича супротивное воздействие, и, прояви гость живость в сопротивлении, то и будет тотчас же наголову разбит и усажен здесь же, потеснив газетные полчища, однако попав в окружение тарелок с «легкими», но обильными закусками. С похвальной хитростью выдержав натиск сего бравого, но простодушного полководца, он с удовольствием ответил согласием лишь на следующую тираду хозяина:
- Пусть по-твоему, но, ежели откажешься и от квасу с дороги, то сочту, будто прибыл ты с недобрыми известиями, а того хуже – по делу.
Петр Андреевич расхохотался, а Платон Савельич, довольный успехом, взревел в сторону двери:
- Эй, да где там квас? Ужель гостю идти за ним самому?
После этого, умерив силу голоса, что походило на усмирение льва мундироносным укротителем, какое можно видеть в цирковом аттракционе, он вновь обратился к гостю:
- А после кваса отпробуешь новой моей можжевеловой настоечки. Сразу не подношу оттого лишь, чтобы желудок зря не жечь: аппетиту в ней упрессовано – что жару в угле. Аккурат перед обедом и ублаговолишь.
Петр Андреевич опустился в предложенное кресло, предусмотрительно освобожденное хозяином от насидевшего его «Монте-Кристо», а сам Платон Савельич обосновался на стуле с высокой спинкой, тогда только позволив себе расслабиться: гость был устроен, обед близился, а в остальном оставалось положиться лишь на Господа, не забывавшего своим вниманием эту усадьбу.

07-08-2002 19:36