|
ПрозаПрохожий |
|
ПИРАМИДАЯ – фараон, хозяин пирамиды. В день моего рождения был вытесан ее первый камень, и жрецы, вопрошающие богов, определили место для его воздвижения. Не каждый фараон строит пирамиду. Это решают боги; жрецы читают их волю по звездам, знамениям и результатам жертвоприношений. Я один из тех немногих, память о ком навечно воплотится в камне. С первого дня я находился там, где суждено было подняться ей – знаку моей власти, моей силы, моего величия. Я не помню тех лет, когда пирамида была лишь квадратом на песке, вымеренным строгими линиями вкопанных в песок кольев. К тому времени, когда кормилицы более не требовались мне, и я начал осознанно воспринимать окружающее, первые ряды ее блоков были уже выложены, но и ранее мое присутствие вкладывало в строительство священный смысл. С детства я привык к зрелищу тысяч рабов, короткое существование каждого из которых было оправдано служением мне, фараону, и путем к цели – пирамиде. Изо дня в день, с предрассветного часа до наступления темноты, волоком доставлялись каменные глыбы, чтобы занять уготовленное им место. Гул людских толп, крики надсмотрщиков, резкие щелчки бичей, стуки и скрежет – вот музыка, под которую росли мы, я и пирамида. Гибли рабы, и надсмотрщики падали, обессиленные непрерывной работой бичом.. Пыль оседала на драгоценных тканях установленного для меня шатра. Я не вступал во дворец фараонов. Я оставил его тому, кто придет после меня, кому придется довольствоваться дворцом вместо незыблемости пирамиды. Пирамида. С рождения до сегодняшнего дня не покидал я пределов, очерченных ее основанием. Чем выше вздымалась она, тем меньше становилось пространство, доступное моим передвижениям, но настал момент, когда его сокращение остановилось, и стены начали подниматься вокруг меня. Мир был скрыт непроницаемостью каменных толщ, но все так же умирали во славу мою рабы, и приходили жрецы, и Ра обращал ко мне с неба свой лик. Здесь я узнал мою жену, и сюда принесли моего сына, наследника, будущего фараона. Потом потолок сомкнулся надо мной, и отныне жрец, приходя, сообщал, что прошел день, и рассказывал о том, как растет пирамида. Она вобрала в себя множество жизней. Под тяжестью некоторых из составляющих ее блоков остались расплющенные тела рабов. Где-то в ее каменном теле захоронены с почестями, со слугами и драгоценностями, усопшие жрецы и члены моей семьи. Я улыбаюсь при мысли об этих людях, сделавших попытку прикоснуться к вечности по причине того лишь, что они окончили свой путь в период моего властвования. Я не против: пирамида – история моей жизни, так пусть останутся в ней и эти ее детали. Я жил долго, очень долго. Каждому часу моей жизни, наверное, соответствует камень пирамиды. Вчера жрец сказал мне, что последний из них был уложен на вершине. Сегодня – праздник; мне чудится даже, что звуки его проникают сюда сквозь каменные преграды. Я знаю, что услышать это невозможно, но, быть может, это боги позволяют мне насладиться триумфом? Я выполнил свое предначертание, и то, что я совершил, превзойти уже нельзя. С рассветом вход ко мне был замурован; сегодня до заката галерея, ведущая к нему, будет завалена, и следы ее исчезнут, чтобы никто уже не мог осквернить мой покой. Мы остались наедине, я и пирамида. Отныне великолепие ее совершенной формы станет памятью обо мне, величайшем из фараонов. Я – дух пирамиды, ее основа. Ее сердцевина, ее суть. Я – это она, и она – это я; мы слились, недаром мы росли, как два близнеца. Несокрушимая, не подвластная ни людям, ни стихиям, ни времени, она будет стоять вечно. Даже фараоны будут взирать на нее с трепетом. И сейчас, в последний мой день, я спрашиваю себя, в чем заключался тайный замысел богов: оставить пирамиду в память обо мне, фараоне, или подарить миру мое рождение лишь для того, чтобы была воздвигнута пирамида? |
* * *
ЕЩЕ ЛАБИРИНТЭта история, независимо от того, является она правдой или вымыслом, нашла отражение в довольно редком и мало известном издании не лишенной лиризма «Многомерности архитектоники», цитирующей, в свою очередь, энциклопедические своды Сэмюэла Пэрчеса1. Наличие комментариев, значительно более поздних, не прибавляет ей достоверности, равно не лишая нас права рассматривать ее как некую бесконечно удаленную от нас реальность. История (в изложении Пэрчеса; первоисточник ее, при невнятных ссылках последнего, остается нам неведомым, по некоторым деталям можно предположить, что речь идет о событиях периода расцвета Востока) повествует о некоем царе, пожелавшем иметь необычный лабиринт. В отличие от большинства известных лабиринтов, где человек, по замыслу, обречен на тщетные поиски выхода, задуманный лабиринт должен был противиться поискам входа. Причудливое желание царя не имело явных объяснений; возможно, лабиринту «навыворот» суждено было стать символом непознаваемости, одним из проявлений того, что позже получило от Канта2 имя Ding an sich3. Для воплощения замысла был призван зодчий. Рассказчик умалчивает, способствовало решению задачи ожидание поощрения или страх наказания, но по прошествии времени лабиринт был закончен. Пэрчес описывает его как внешне как внушительных размеров сооружение со многими дверями, ведущими внутрь. На первый взгляд, казалось, воля царя не была выполнена, однако каждый желающий попасть в лабиринт мог убедиться в обратном. Любой, кто рисковал войти в дверь (безразлично, в какую), после недолгого пути по проходам оказывался снаружи, с непреодолимым ощущением того, что основные глубины лабиринта остались для него недоступными. Дальнейшая судьба лабиринта описывается, с небольшими вариациями, так. По одним утверждениям, царь пожелал узнать секрет входа, однако зодчий, который, предполагалось, владел им, не сумел провести царя внутрь, и тот, впав в непонятное недовольство, приказал казнить его. По другим сведениям, тщеславный зодчий, не захотев выдавать секрета никому, даже повелителю, скрылся от царского гнева в своем лабиринте, защищенный его недоступностью. Для разгадки царь повелел разбирать строение – стену за стеной, но напрасно; так и не понятый, секрет был утрачен. Так или иначе, лабиринт был разрушен. Свидетельства каменщиков, участвовавших в строительстве, не упоминаются; вполне вероятно, что по жестокому – при всей его практичности – обычаю тех лет все они были преждевременно умерщвлены для сокрытия тайны входа. Пэрчес, комментируя описанное, считает, что хитроумный зодчий попросту посмеялся над царем, окружив внутреннюю – большую – часть лабиринта сплошной замаскированной стеной. Если зодчий был достаточно осторожен и предусмотрителен, то за стеной также находился обычный лабиринт; если же он вполне полагался на остроумие своего решения, то внутри вполне могла оказаться лишь пустота либо сплошной монолит. Уэйт4, не опровергая безоговорочно Пэрчеса, приводит свое не лишенное прелести магического романтизма мнение, считая, что зодчий, воспользовавшись софистическим приемом, подменил одно другим и, по сути, создал иной, больший лабиринт, составной частью которого являлся сам окружающий мир, в котором находились и царь, и зодчий, и все остальные; вход в лабиринт царя был выходом из него. Таким образом, поиски входа сводились к поискам выхода, а задача создания непреодолимых препятствий в последнем случае была благополучно решена предшествовавшими поколениями зодчих. Мне представляется, что лабиринт без входа не более удивителен, чем лабиринт без выхода. Жизнь являет собой хитросплетение, превосходящее творение Дедала5, отца лабиринтов, и не менее подчинена Янусу6, чем любое из произведений зодчества. Время – вот идеальный и совершеннейший из лабиринтов, лишенный громоздких коридоров, углов и поворотов. Мой учитель говорил мне: входя в ситуацию, не забудь подумать, как ты из нее выйдешь.
|
* * *
Art Chatlandia | Авторы · Новое · Отзывы · Беседка · Табуретка · Анекдоты · Кто о чём · Ссылки · Чат |
---|
© |