Проза

rst

Поезд судорожно испустил гудок и, постепенно набирая скорость, ухая полупустым плацкартным составом и заставляя чертыхаться разбуженных пассажиров, медленно двинулся со станции. Проводив взглядом едва ползущие вагоны, я опустил чемодан на заледенелый перрон, зевнул и постарался стряхнуть с себя сон. Черт бы побрал эту зимнюю практику в середине четвертого курса политехнического института! Это же надо именно мне, и именно в эту станицу Горелую! Да еще зимой, ночью и почти на месяц!

Отгоняя мрачные мысли, я повернул голову. Вывеска на старом, облезшем - извините за выражение - здании вещала, что я действительно прибыл именно туда, куда послали меня судьба и комиссия энергетического факультета – на станции Горелой (чтоб она горела!).

Я окинул взглядом полуразвалившиеся пристанционные строения, и мое внимание привлек указатель с надписью "Горелая - 2 км" и стрелкой, уныло смотрящей вверх. Поскольку некое подобие дороги на заснеженном холме действительно вело куда-то вверх за горизонт, я мысленно поблагодарил неизвестных, установивших указатель, и, подхватив чемодан, двинулся в путь.

Интересно, как здесь по-поводу волков, подумал я, зябко поеживаясь. Кроме меня, ничего съестного на дороге не было. Снег скрипел под ногами, и этот скрип в моем уже распаленном мозгу отдавался хрустом разгрызаемых костей. Ноги сами понесли меня вперед.

Волков не оказалось. То ли экология довела, то ли водилась тут дичь поинтереснее меня, во всяком случае я благополучно добрался до вершины холма и посмотрел вниз. Внизу, у подножья, невнятно светились огни станицы. Ощутив новый прилив сил, я начал бодро спускаться.

Станичные хаты черными безглазыми копнами стояли передо мной. Найдя ближайшую со светящимися окнами, я подошел к ней и постучал. В окне показалось лицо какого-то мужика, и я попытался жестами объяснить ему, что мне нужно. Мужик отворил дверь, внимательно посмотрел на меня и, пробурчав что-то вроде "у нас раньше, когда поезд проходил и еврей голову из окна высовывал, так мы ее шашкой отрубали", неохотно показал мне, как пройти к председателю. Я кивнул и, провожаемый взглядом тяжелым от воспоминаний, направился к дому председателя. Я легко отыскал его и уже уверенно постучал. Дверь открылась. На пороге стоял бородатый мужик в исподнем, с папиросой в зубах. Я представился. Глаза председателя засветились радостью, которая, однако, слегка померкла, когда он услышал, что я всего-навсего студент прибывший для прохождения практики в ихнем автоматизированном коровнике.

- Слушай, хлопец, - сказал председатель и посмотрел на часы, - время позднее. Идем я устрою тебя на ночь, а завтра посмотрим.

Он исчез за дверью, а затем снова появился, но уже одетый - в бурке, сапогах, готовый не на словах, а на деле показать мне, в чем состоит романтика работы сельского электрика. В дом он меня так и не завел.

- Давай пройдем, есть тут одна... - Он не договорил. Мы прошли и, миновав несколько домов, остановились у низкой покосившейся хаты с резными ставнями.

Свой возглас "Кирилловна!" он подкрепил настойчивым стуком человека, который знает, что делает, а главное - где. Через минуту окно засветилось, и из-за двери послышалось: "Сичас, сичас!" Металлический скрежет отпираемой задвижки резанул по ушам - и дверь распахнулась. На пороге стояла Кирилловна, упершись тыльной стороной ладоней в бока. Надетый поверх ее невзрачной, но полупрозрачной сорочки кожух и накинутый наспех яркий цветастый платок зловеще дополняли черный цвет ее глаз . Пальцы босых ног перебирали деревянный, плохо выстроганный пол.

- Ты шо, Данилыч, с глузду зъехал? Та ж ночь на дворе! Хто тут з тобою? - проворчала эта лет сорока, в самом соку женщина, стреляя в меня блестящими глазами.

- Ну, ладно тебе, соня, - усмехнулся председатель. - Ночью самое время, - почему-то заметил он. - Давай, принимай гостя. Инжэнэра! - добавил он, разом повышая меня в должности и освобождая от доброго десятка экзаменов и защиты диплома.

- Новый?! - засуетилась Кирилловна. - Та заходьте ж. Шо ж вы там стоите на дворе! - Она отодвинула в сторону свое крепкое и ладное тело, освобождая вход.

- Не, я до тибя не ходец, - опять-таки непонятно заметил председатель. – Вот хлопца на ночь пристрой. И штоб был довольный, - он многозначительно усмехнулся. - Я пошел.

Данилыч махнул рукой и потопал по рыхлому снегу, иногда оглядываясь и почесывая в затылке.

- Ну, заходи, коли пришел - как там тебя, инжэнэр, - сказала Кирилловна, подталкивая меня в плечо и запирая дверь. Стук задвигаемой щеколды неприятно и в то же время как-то сладко отозвался в ушах.

Я вошел и оказался в центре комнаты, которая могла быть и гостиной, и спальней, и кухней одновременно. На стене, над кухонным, как я догадался, столом висели два эмалированных таза с незатейливым цветным узором. Между ними, мерно размахивая маятником, тикали часы. Справа от меня стоял хромой на одну ногу стол, окруженный не менее инвалидными табуретками. У входной двери висел довольно-таки архаичный умывальник с металлическим стержнем. Я смотрел на него, как на римский водопровод. Побитый, покосившийся шкаф, с заплывшим, перекошенным по краю зеркалом дополнял интерьер. Зеркало отразило меня с чемоданом в руке.

Да... Ну и видок у меня, подумал я, да еще при женщине. Женщина тем временем подошла к шкафу и отворила его. Мое изображение поехало в сторону, а затем вернулось, но уже вместе с хозяйкой, державшей в руках большое плюшевое одеяло, и поверх него отороченную кружевами подушку и простыню.

Где же она здесь спит, подумал я...

- ...а на печке, - сказала Даниловна, как бы прочитав мои мысли, и твердым, уверенным шагом направилась к какому-то выступу у кухонного стола. Этот выступ оказался печью - древней, видавшей виды, но свежевыбеленной , с темной пастью отвора над полом и белой кирпичной трубой, упиравшейся в потолок. К ней была приставлена стремянка, а сверху красным языком свисало пуховое стеганое одеяло, брошенное поверх циновки.

- Давай, инжэнэр, располагайся, - пригласила Кирилловна, ловко влезая наверх и швыряя оттуда подушки, одеяла и еще что-то, освобождая место для чистого постельного белья. - Сейчас я тебе постелю.

Женщина ловко раскидала простыню, устроила подушку и покрыла все это одеялом.

- Со мной, конечно, теплей. - Она бросила на меня озорной взгляд, - да и так не околеешь. Вон яка печка горяча. Пойду спать к матери , а то люди ишо скажуть.., - добавила она, одергивая слегка задравшуюся сорочку и задом спускаясь с печки.

- Спасибо, - не то с сожалением, не то с облегчением выдохнул я.

- Спасибом сыт не будешь, - ответила шутница, уже сидя на табуретке и натягивая валенки. - Двери запрешь, инжэнэр, - добавила она, накидывая на плечи овечий полушубок.

На столе неожиданно появился глек с молоком, миска вареной картошки в мундирах, два соленых огурца, шмат сала.

- Может, выпить хочешь? - спросила она, придерживая обеими руками огромную наполовину опорожненную бутыль с какой-то мутноватой жидкостью.

Я помотал головой. Вообще-то я не пью, а еще перед сном... Да и напиток не внушал доверия... Почему-то в памяти всплыла картина свадьбы в украинском селе: грубые руки, сжимающие стаканы с зеленоватой жидкостью, пьяные лица, крепкие рты вопящие "чоботы, чоботы, вы мои, наробылы клопоту вы мэни..."

- Та ты, я бачу, нэпьющий, - удивилась Кирилловна, аккуратно устанавливая бутыль где-то за шкафом. - Молодець, дивки любить будуть, - она опять усмехнулась. Я продолжал стоять как вкопанный.

- Ладно, виддыхай, - заключила женщина, затем, повозившись с задвижкой, открыла дверь и, глядя себе под ноги, спустилась с порога. Неожиданный порыв ветра с силой захлопнул за ней дверь, и я, выпустив наконец из рук свой чемодан, быстро шагнул к двери и задвинул щеколду. Моего имени она так и не спросила. Ладно, инжэнэр, так инжэнэр.

Я глубоко вздохнул. Судя по ходикам, время было позднее даже для городского - половина двенадцатого. Не сожалея об, очевидно, упущенном сегодня и гадая, что же готовит мне день грядущий, я принялся раздеваться, швыряя как попало на ближайшую табуретку куртку, шапку, шарф, брюки и откусывая поочередно картошку, сало, огурец и хлеб. Я быстро насытился. С джентльменским набором - трусами, майкой и носками - я так и не расстался.

Надавив на стержень умывальника и кое-как смочив кончик носа, я умылся. Спать хотелось дико - даже курить не стал. Глаза налились, как у Вия, и никакая нечисть не могла бы поднять мои отяжелевшие веки. Я быстро взобрался на жаркую, как огонь, печь, обеими руками врезал подушке и нырнул под одеяло. Благодать! - успел подумать я. После нескончаемой тряски в душном, грязном вагоне, вереницы каких-то станций, крикливого голоса проводницы я чувствовал такую дикую усталость, что на ум не шел даже похотливый взгляд моей ночной хозяйки. Сон мягкими, упругими волнами наваливался на меня и тянул туда, где снег не ассоциируется с хрустом костей, где вообще нет снега, а только пальмы, солнце, тепло, где нет производственной практики и мужиков с их вонючими воспоминаниями...

В этом месте полагается написать "вдруг..." Пожалуйста...

* * *

Вдруг до моего отключающегося сознания долетел странный скрежет. Словно кот когтями по мебели. По деревяной. Новой. Глаза я, конечно, не открыл, а только уши, которые, как локаторы, повернулись на звук. Он шел как-будто от окна. Может, форточка, с надеждой подумал я. Звук повторился. На этот раз он был настойчивее и оказался стуком в окно. Мои не поднимаемые всеми чертями ада веки мгновенно поднялись, как люки шахт с ракетами "Земля-Воздух" перед пуском, освободив глаза, также готовые выйти на орбиту. Сна в них уже не было ни на грош.

На фоне освещенного слабым лунным светом окна выделялась фигура стоявшего в нем мужчины. Он протягивал руку к форточке. По-видимому, именно последняя и издавала услышанный мною скрип. Рука тем временем нетерпеливо дернулась и, отчаявшись, нажала на форточку. Незапертая форточка легко отворилась. Со двора повеяло холодом, и - если уж начистоту - холодом повеяло от моего тела, которое, несмотря на жар печки, мгновенно пробрал ледяной озноб. Я одеревенел, и таким вот чурбаном продолжал , как посторонний, наблюдать за развитием событий.

А события развивались следующим образом. Рука уверенно просунулась в форточку, захватила шпингалет, подняла его, и вслед за этим тело неизвестного подтянулось за как бы удлиняющейся рукой к нижнему шпингалету. Окно отворилось. Путь был свободен. Плотная фигура мужика ввалилась в хату.

Наблюдая за всем этим, я перебирал в уме все ценное находящееся в моем чемодане. Кроме 10 рублей с копейками, пары ношеных носков и еще какого-то барахла, взять с меня было нечего (если не считать, конечно, затертого журнального варианта "Пикника на обочине", которые он, по понятным причинам, сейчас читать не собирался - не читать он сюда пришел). У моей квартирной хозяйки тоже взять вроде было нечего - разве что тазики эмалированные... Хотя... Неожиданная, но все проясняющая догадка пришла мне в голову. Вор никогда не стучится перед тем, как войти. А убийца?! - Убийца – тем более! Так что будем лежать спокойно. Может, нас и вовсе не заметят.

Между тем ночной гость не терял времени. Деловито подойдя к столу и поковырявшись в остатках моего ужина, подцепил что-то (по-видимому, огурец - раздался хруст), тут же сплюнул, тихо выругался и начал раздеваться.

Тут уж я испугался по-настоящему. Сохраняя полную неподвижность паралитика, я пытался предугадать его дальнейшие возможные действия. Этот джентельмен, по-видимому, и понятия не имел о джентльменском наборе - даже носки содрал с себя, поочередно подпрыгивая то на одной, то на другой ноге и усердно тряся своими заметными даже при лунном свете гениталиями.

Сомнений не оставалось: он не обнаружил меня, а   з н а л   наверняка, что я (вернее, не я, а эта самая Кирилловна) на своем месте.

Неторопливо закончив процедуру раздевания, мужик, тяжело дыша и в то же время стараясь скрыть это, влез на печку и, забравшись под одеяло возле меня, замер в предверьи прелюдии. И прелюдия началась.

Он осторожно ткнул меня локтем в бок. Затем - о, бедные женщины! – проделал то же самое своей ногой. Оцепенение постороннего наблюдателя не только не покинуло меня, но даже усилилось. Представив себя абсолютно фригидным (или фригидной?), я уже почти с интересом стал ждать продолжения.

Оно последовало незамедлительно. Очевидно, устав от бесплодных попыток разбудить мое бесплотное тело (или тело этой - как ее там?), мужик перешел в решительное наступление. Быстрым движением нащупав и обхватив пальцами запястье моей левой руки, он резко потянул ее, немного приподнял и затем плавно возложил на свои совершенно расслабленные гениталии.

Да, подумал я, остроумное решение. И почему эти мужики такие наглые! Они уверены, что у них между ног - восьмое чудо света, и прикосновение к нему способно оживить самую падшую плоть самой падшей женщины.

Полученная роль пришлась мне по вкусу, а комичность ситуации несколько вывела из состояния полного оцепенения. Злорадно ухмыляясь, я аналогичным движением обхватил пальцами - нет! не то, что вы подумали! - его правую руку и опустил ее себе на живот.

Пальцы его сначала похотливо дернулись, затем возбужденно поползли вниз и, наконец, почти с неистовством набросились на то, что выдавало меня с головой. Рука замерла, изумленно потопталась на месте, снова замерла, как бы соображая, и, наконец, вздрогнув, быстро отдернулась. Моя рука была немедленно отброшена. Одеяло тоже. Раздалось не скрываемое на этот раз сопение и быстрое шлепанье босых пяток по стремянке. Повернув голову, я увидел, как, стараясь сохранить достоинство, мужик оделся со скоростью в два раза превышающей ту, которая положена любовнику, застигнутому мужем, и пулей вылетел почему-то в окно.

Выждав несколько минут, я спустился вниз и, задыхаясь от смеха, высунулся на улицу. О где же ты, Ромео, мой любовник пылкий! Исчез, пропал во мгле ночной... Потом тщательно запер окно и повернул гвоздик в форточке - черт его знает сколько их там еще, у Кирилловны...

Беер-Шева. 1998