Чечня

В тот декабрьский день мы узнаем о событиях по телевизору. Наши офицеры давно уже ездят туда в служебные командировки. Теперь они поедут легально. Туда отправляют Череповецкий батальон, а у нас начинают в спешном порядке переделывать учебный батальон в оперативный. Желающие воевать добровольно уезжают с Череповцом. Из 16 роты уезжает парень, которого я знаю. Так как мы конвойники, для полного формирования оперативный батальон доводят до полной укомплектованности путем сбора по крохам машин, вооружения и людей из подразделений. Батальон уезжает, а у нас появляется новая тема: "Будешь залетать, поедешь в оперативный батальон". Наш призыв не берут, говорят, что мало служить осталось. Когда потом показывают первые кадры хроник, первых убитых и раненых, приходят мысли о том, что наши ребята воюют, а мы здесь сидим. Все разговоры сводились к мысли, что никому эта война не нужна. Обложить территорию кольцом, не впускать никого, а выпускать без оружия. И то меньше бы людей погибло. За бессмысленность гибели ребят очень обидно. Не обладали мы, наверное, глобальным мышлением, чтобы увидеть нужность и необходимость этой акции. Оставленное целой армией оружие, несогласованность действий СА и МВД, и, с другой стороны – открытые убийства и грабеж Ставропольского края, невозвращающиеся поезда.

Приказ

Служба 1,5 года имела место три года и включила в себя 6 призывов. Мы последние могикане, и то потому, что проблему подняли поздно, и поправка к закону о воинской обязанности начинает действовать с 1 октября 1995 года. Некоторые солдаты, которые должны увольняться осенью 1995 года, еще верят, что они служат 1,5 года. Увы, ребята, поправка подписана президентом и принята Государственной Думой. Срочная служба – 24 месяца, включая тех, кто тащит службу.

Впервые в марте, рано утром, влетает Славик и оглашает сонный кубрик воплем: "Мужики! 2 года служим!" На вполне понятные сомнения он отвечает, что слышал это по радио. Мы дружно встаем на уши (солдату только дай новость, а тут еще какая). Событие убивающее. Еще 6 месяцев гнить в этом бардаке. Сомнения разрешает Саня Агарков, водитель связи, говоря, что он тоже слышал. Как же так, а Указ о призыве на 1,5 года, а бумажки, которые мы подписывали. Звоню домой, спрашиваю, не слышали ли они что-нибудь. Они не в курсе. Телевизор молчит. Решаем, что это ерунда. Через день уже совершенно точно по радио объявляется, что такой вопрос Думой обсуждается. У них несколько вариантов, то ли призвать студентов, то ли дать нам 2 года.

Решают дать.

Настроение отвратительное. Планы летят к черту, радует нас лишь то, что будем полгода старшим призывом. В лесу ребята вообще с ума сходят. Взять, распустить зеков и по домам. Подобных предложений хватало. Мое поступление на год откладывается.

А через 2 недели мы узнаем, что принятая Думой поправка начинает работать только с осени. Мы уже устали волноваться и принимаем эту новость спокойно. Я приношу из дома газету с комментариями, где министр обороны стучит лысиной о стол и клятвенно обещает, что наш призыв уволится вовремя. На черпаков жалко смотреть. Поправка касается и тех, кто служит. Приходит мартовский приказ. Мы с Мишкой делим ягодицы Саньки "Глобуса" и шлепаем ему по 6 раз. Один раз я шлепаю от души, на память. Он быстренько стегает меня ниточкой и формальности закончены. 28 марта весь наш призыв жестоко бухает. В пределе недели должен выйти Указ Президента. И никто еще не знает, что подписан он будет 29 апреля, так как поправку будут отсылать на Совет Федераций, а тот все не будет набирать кворум и пошлют поправку куда подальше, то есть Президенту, и примет он ее 29 апреля, когда мы уже устанем ждать.

Я думаю, что служить 2 года должны те, кто призвался весной 1995 года. Ведь, несмотря на приказ о 1,5 годах службы, все двухгодичники тянули срок до конца.