Присяга

6 и 7 января мы целый день маршируем на плацу, тянем ногу, я по возможности зависаю на стенгазетах и боевых листках, меня уже выделяет капитан Стопкин, начальник клуба полка, и в голове у меня копошатся неясные надежды на лучшую долю.

С утра начинают приезжать родители. Я разговариваю с моим соседом и товарищем Игорем Нифонтовым (Гошей), он родителей ждет. Нас переодевают в новые парадки - "универсалки", мы первый призыв, который их одевает. Мы слушаем капитана Усталого, он объявляет выходной день и если к кому-то приедут родители, то можно с ними посидеть, для этого выделяется специальный барак. Я начинаю жалеть, что ко мне никто не приедет. Командир моего отделения, белобрысый и румяный гуманоид, Димка Холодов, постоянно что-то жующий и теряющий конфеты (его тумбочка под моей, как и спит он, впрочем, подо мной, так как нижние койки привилегия дедов) говорит мне, что если мне что-то достанется, принести ему. Я обещая принести. Наконец нас строят, мы получаем оружие и тут впускают толпу родителей. Ба! С радостным ликованием узнаю лица папы и мамы, машу им рукой. Благодать!

Приезжает оркестр, командование части. Выстраиваемся на улице. Мороз и солнце, день чудесный! Уродский день, я в армии и мне еще 1,5 года служить. Но настроение хорошее. Несколько раз кричим а-а-а, проходим, путаясь в ногах, по плацу, изо всех сил тянем подбородок. Уши просто отпадают от холода. Наконец заходим в казармы. Нас выстраивают, разводят по взводам. Мужики в серых шинелях и с саблями наголо бродят, как привидения, со знаменем, проявлясь то тут, то там. Приходит папа, жмет мне руку, это разрешено всем родителям.

Свершилось! Теперь я обязан достойно встречать удары в фанеру, мужественно травиться похлебкой из носок, застрелить любого, кто попытается покинуть территорию, отведенную ему правосудием, бриться сухой бритвой ночью, слушать аннотации "ментов" и подчиняться, подчиняться, подчиняться. Мало ли что там написано в Конституции про мои права. Там, это вам не тут! Утешаю себя мыслью, что кроме меня это никто не сделает, до всемирного осознания своего бытия наша цивилизация пока не тянет, до контрактной армии еще 60 лет (минус 10 перестройки), ну так быть посему.

Меня отпускают к родителям. Мы долго обнимаемся. Армия наконец-то освобождает меня от глупого предрассудка, что поцеловать мать - это глупо и постыдно. Мамочка, я готов целовать сколько угодно, лишь бы у тебя все было хорошо.

Наконец мы падаем на скамейки и родители начинают разгружать сумки. Они уже скооперировались с родителями Саньки Поднебесникова, поставили кипятиться воду. В течении 5 минут от меня исходит хруст костей курицы, чавканье и сосредоточенное жевание. Потом я отваливаюсь от этого изобилия (3 дня после этого живот невыносимо болит). Жадно внимаю новостям, тут же читаю письма от сестры и знакомых. Первые мои письма, они прошли со мной всю армию. Потом, спустя год, с улыбкой вспоминал, как я заявил тогда отцу: "Па, я уже неделю отслужил в армии и не перестал думать по-другому (насчет моих мировоззренческих позиций). Они уезжают, я скрепя сердце провожаю глазами машину. Лучше бы не приезжали. Отношу всякую всячину ребятам, Димке отдаю кулек с сушками. Все прячут кульки по тумбочкам, только самые хитрые прячут в снег. Уже утром обнаруживаем, что ничего нет.

Вообще воруют по-страшному, у друг друга же. Бушлаты, рукавицы, шапки, сапоги, все-все. Потому что не хватает. Ручки, зубные щетки. Регулярно сержанты под видом проверки конфисковывают все фирменные пасты, бритвы и принадлежности. Или без вида. Часто воруют съестное. Еда в армии - это деньги, например, сгущенке можно посвящать саги, это понятие нарицательное, неотъемлемый предмет быта, как, к примеру, плакат о правильной прическе под ротой. Кто не оценил по достойнству в армии (и не только) эту пронзительную сладость во рту, и по кругу, и вытягиваешь последние капли. У нас на территории есть магазинчик, и на деньги, которые не отнимают сержанты, мы периодически покупаем сушки, печенье, яблоки и сгущенку.

Большую роль играет психология, а не физиология. Как-то раз я заступил в наряд на КПП и нашел там около 1,5 килограммов сахарного песка. До сих пор понять не могу, как и зачем я голыми руками съел этот сахар, не запивая и зная, что потом мне это отольется.

Заканчивается день тем, что Женька Соловьев умудряется напиться, его ночью долго бьют, допытываясь, с кем он пил. Около часа мы слышим грохот падающего тела, но он молчит, как партизан. Улеглось.

Дальше до 28 января дни тянутся монотонно, и я опишу лишь одно интересное событие - отправку в сержантскую учебку.

Да, забыл написать, что еще 3 января – очевидно, к своему счастью (так как благодаря этому я гораздо позже попал служить в Аррхангельск) – я все-таки обнаруживаю свои рисовательские способности. Специализируюсь я на комиксах, и мои карманы наполняются зековскими поделками – переплетенными цветной проволокой блокнотами, которые я немедленно должен разрисовать. Почти у каждого солдата есть эта заветная книжечка, обклееная наклейками "Терминатор" и наполненная полуголыми красавицами, розами в колючей проволоке, глубокомысленными высказываниями с грубыми грамматическими ошибками и стихами, которые с переделанными 2 на 1,5 года так и ползут из блокнота в блокнот. Это очень важная часть досуга.

Вот некоторые произведения:

Список бесконечен...

Чего только я не рисовал. Одних голых гусарок на плечи для татуировок штук 10. А дембельские альбомы! Постоянно рисовал сатиру на жизнь на КМБ сержанту Воронцову, пока этот блокнот не отобрал лейтенант Щенякин, командир взвода СРС, и не отнес капитану Унылому. Это случилось 17 января. Тот вызвал меня к себе, долго пыхтел, щурился, и потом неожиданно заорал, что если он хоть раз еще такое увидит, я сгнию на Боровом. Я молча ретировался.

15 января нам объявили, что будут нас отбирать на сержантов. Все здоровые и не очень волновались. Приехала комиссия из Архангельска. Они сидели и отбирали. Потом назвали ряд фамилий с 1 группой здоровья, из которых будут отобраны сержанты. Там есть и моя! Мы "счастливцы" ходим уже своей группой и утешаем остальных. В последний момент несколько человек выбраковывается, и я в том числе из-за своего трехклятого гастрита, который я сам записал в своих болезнях. Признаюсь, вел я себя довольно жалко, доказывал врачу, что руководить - моя мечта и призвание и в таком-же духе. Врач посмеялся и сказал, чтобы я не горевал, так как через 4 месяца они приедут обратно. Меня это мало утешило. Ведь учебка находиться в Архангельске, моем родном городе. Мир рухнул, я был раздавлен. Счастливчики получали обмундирование, сухой паек, а мы, несчастные серые тени, ходили мимо и вздыхали. Нам казалось, что мы остаемся в глубокой и бесперспективной заднице. Я впал в трехдневный депрессняк, из которого долго выбирался путем размышлений о бренности бытия. Мои однокашники уехали, пробыв неск олько дней на КМБ, уехали очень классные ребята - Офицеров, еще кто-то. Нашего голубоглазого богатыря Саньку Поднебесникова тоже, к общему удивлению, не взяли, и он, кажется, расстроился больше всех.

Живем в предверии отправки в роты. Считается повезло, если попадешь в головной 1 батальон, он дислоцируется в самом Ерцево. Дальше идут лесные батальоны, до которых можно добраться только по узкоколейке. Про них рассказывают такое (особенно про Боровое), что лучше не думать про такой вариант. Мишка Черненко, сержант из 16 роты, которая считается гвардейской и элитарной, подбирает себе здоровяков и обещает им вешалки. Он говорит с Поднебесниковым и Боссом, маленьким и упрямым крепышем. Я надеюсь на капитана Звягина.

27 января. В этот день у нас стрельбы. Выдают автоматы, бредем и долго чистим с автоматами дорожки. Наконец стреляем. Я стреляю на "отлично". Длинный и здоровый дед Саня, злой парень, отвечающий за стрельбище и мишени, заводит кого-то к себе и долго бьет. Потом ему попадаюсь я. Он затаскивает меня в предбанник, с удовольствием раз 15 оглаживает сапогом мои почки, я стараюсь не закричать, боль ужасная. Едва вылезаю, отделение сочуственно наблюдает. Ощущаю острый приступ злости.

Ближе к обеду объявляют, кто куда попал. Ко мне подходит Черненко, и широко раскрыв глаза, говорит: "Вешайся, художник!" Оказывается, я попал в конвойную 16 роту! С Саней Поднебесниковым. Не знаю, хорошо это или плохо, но все вокруг мне доказывают, что это просто здорово, и я проникаюсь чувством предстоящих событий. Главное, не Боровое. Всего нас 5 человек - я, Саня Поднебесников, Саня Рященко, Серега Чебыкин и Витька Босс. Саня Рященко - здоровенный добряк, у него родители работают в Монголии.

Нас строят, зачитывают списки. Гоша попал на Боровое, он мужик, улыбается, похоже ему уже все равно. Он все КМБ страдал от сержанта Воронцова, постоянно ходил в синяках и несломавшийся. Вечером нас садят в машины и отправляют в 1 батальон.

КМБ закончилось. "Это ваш первый дембель" - говорит в напутственной речи капитан Усталый, он вымотался и провожает нас с облегчением Для меня это месяц службы, ощущаю себя крутым солдатом, кому-то все это еще предстоит пережить. Осталось описать святая-святых в армии - баню.

В силу того, что начинал служить я зимой, самое первое впечатление - это самое теплое место в армии, где можно согреться и расслабиться. Правда, на КМБ парилки не было, но смыть с себя трудовой пот было приятно. Помывшись, надо было скорее линять, чтобы не залететь на мытье спин сержантам и собирание мочалок. Нас пока было много и можно было затеряться. Затем на морозе покурить, подышать (красота!) и скрип-скрип в казармы. Мылись в поселке, и первые впечатления - цивилизация, за 6 дней первые увиденные жилые дома, собаки лают. Пока проходим этот километр, вся баня уже выветривается.

Из бань на КМБ запомнился один случай, сержантам ударила в голову лихая мысль проверить на крепость наши фанеры. Два шлепка в мокрую грудь от голого человека. Н-да!

* * *