Армия сделала или подчеркнула во мне интраверта. Если до армии я постоянно с кем-то общался, то там у меня появилась задача побыть в обществе самого себя. И еще я нуждался в полноценном общении, я не хочу обидеть наших ребят, но мой призыв был забит и общался я только с Санькой Поднебесниковым, которого скоро сделали каптерщиком (и сняли уже после моего уезда). Мы с ним обсуждали дедов, армию, письма, делились сьестным, одним словом жили. Уже позже я нашел Дениску и Макса, разговорился с Санькой Шибалковым и Джоном Подгорным, нашел общие темы с Юркой-маленьким. Серегу Чебыкина очень скоро стали опускать, ломать, очень жалко парня. Но в системе это очень жестко поставлено. Скорее вникай в быт, приколы, думай быстрее, находи покровителей и адаптируйся. Службу свою он заканчивал на киче, куда его перевели из соображений его безопасности. Кича – место, где сидят недисциплинированные солдаты (то есть гаупвахта), у нас она была настоящая, в отличии от головного полка в Архангельске, где роль кичи выполняла КХО (комната хранения оружия). Так вот, в штабе у меня появилась возможность чуть-чуть перевести дыхание, подумать и даже почитать. У нас была в батальоне библиотека, и уже после знакомства с Максом я записался в нее.

Но работа в штабе была и моей проблемой, так как из-за нее за мной твердо установилась репутация гасилы, то есть ищущего легкой доли, хотя я уверен, что мои бессонные ночи (а таких было немало), плюс мои встречные караулы, после которых днем я не спал из-за работы, не были таким сладким отдыхом. Везде есть свои проблемы.

Что было действительно хорошо – то, что мне не нужно было стоять на колпаке, где мозги кренятся набок и приходят самые разные мысли. Но ночью я платил сполна. Как-то раз Клюк, в очередной раз бухая, поднял дедов 2 роты разобраться с духами, а сам пошел разбираться с "борзым" духом. Он, Сава (тоже любитель порукоприкладствывать) связали мне руки за столбом (которые поддерживали крышу), перетянули поперек рта полотенце и очень долго колотили по почкам, когда один уставал, другой менял. И когда руки у них устали, они отвязали меня. Я тут же обмочился, полежал минут 20 на полу и с трудом отбился. После этого 3 дня из меня все просто вытекало, каждую ночь приходилось тайком менять простынки. Не покупаются в этом мире любовь, друзья и здоровье, поэтому здоровья жалко.

Дениска

Васька давно рассказавал мне о некоем Дениске, писаре из строевой части. Он дед, как и Ванька. Ванька служит в штабе посыльным, на все давно забил, в репрессиях не участвует, носит мохнатые обрезанные сапоги и вообще он хороший человек, только со странностями. Он не раз вытаскивал меня из массовых побоищ.

Конец февраля. Васька уезжает в отпуск, я сижу в кабинете, на полную катушку включен нагреватель, майора нет. В кабинет входит маленький, но коренастый паренек, с черными цыганскими глазами и шикарным чубом. Он подходит к столу, пристально смотрит на меня и говорит: "Привет, мышонок". Тут все и завертелось. Жизнь моя стала резко меняться. Он поговорил с чекистами и мнение их обо мне стало понемногу меняться, оказалось, что он настоящий тусовщик, играл до армии в своей группе, обожает рок-н-ролл, ДДТ, Алису, и я просто окунулся в общение. Вначале мы болтали часами. О Боге, о доармейской жизни, о том, как он начинал служить и как их гоняли, о штабе, о книгах, обо всем. Живой ум, отвращение к штампованному мышлению и стандартам, любовь ко всему живому и неформальному – я просто не мог нарадоваться. Я очень долго пытался объяснить, почему все-таки духов бить нельзя, то есть людей, и кое-что получилось. По крайней мере Дениска сам рукоприкладством не занимался. Когда мы были с ним вдвоем, он забывал о сроках службы, но при Ваське он старательно играл в "настоящего" деда, хмурил брови, грозным голосом ворчал на меня, но я-то знал, что это лишь маска.

Уехал я за месяц до его увольнения, очень хотел я его проводить. Ну ничего, я думаю, мы еще увидимся. Именно Дениска познакомил меня с Максом. Расставаясь, он подписал мне в военнике: "Harley. D. Тусовка - это вещь". Харлей Дэвидсон – рокер из видеофильма. Спасибо тебе за все, Харлей!

* * *

Я думаю, что о "полетах" достаточно. Просто это было и есть. И наверное будет. Достаточно долго. Я пишу эти строки 25 апреля, а вчера в одной из частей повесился парень. Я не забуду, когда на Боровом в марте 94'г застрелился парень с моего КМБ, который за неделю до этого стоял со мной на крыльце штаба и курил. Мы болтали с ним за жизнь. А неделю спустя приехали его родители, и его мать зашла ко мне и, наверное потому, что я солдат, стала спрашивать меня, почему и как ? Вот она сидела, плакала и спрашивала, а я молчал. Правду сказать, она спросит у командира части, он ей объяснит, что это ерунда и спросит, откуда она это узнала, и ничего не изменится. И что-то я там ей врал и придумывал, не помню. А дальше очередной самострел просто превращался в тему для разговора. И через неделю это забывалось. Говорили про то, что повезло солдату, что у него отрезали ногу после самострела, (это уже в 1 батальоне), так как следователь доказал, что он не мог после выстрела из-за болевого шока и раны позвонить и сообщить о самостреле. А значит не случайно, а значит виноват. Потом ездили ребята, кровь ему сдавали.

Потом было еще одно КМБ. Мартовское. Деды обещали нам, что они будут нашими духами. Ночью их привозят с 37 километра. Их уже почти не трогают, главное досталось нам, уж больно долго нас ждали. Они огребают уже остатки. И нечего не изменилось. Там я и встретил в первый раз Славку-офицера, с которым служил потом в Архангельске. Ему я посвящу целую главу. Приказа они не застали.

В феврале Ваську после отпуска перевели в Санкт-Петербург. Ехать он не хотел, и мне было жалко, что он уезжает. Но он приглянулся какому-то начальнику со штаба округа, и пришла телеграмма с приказом. Но если честно, и дело не Ваське, он классный парень, я вздохнул с облегчением. Что там не говори, но Васька – дед. И он, и я этого не забывали никогда. И это я делал ему иногда массаж, и все мои споры и беседы с ним о глупости условностей очень редко оборачивались моим успехом. По-другому было с Максом. Впервые я подошел к нему в конце февраля, он курил в умывальнике, и я спросил его: "Я вижу человека, который не прочь поговорить о книгах". Его глаза улыбнулись и я понял, что нашел родную душу. Бывают люди, к которым мы сразу испытываем доверие и симпатию. С тех пор при малейшей возможности я искал его общества. Максимка, родной ты человечище, мое лучшее общество в армии, я всегда буду помнить наши беседы. Мы болтали обо всем на свете. Мы вспоминали и пели ДДТ, "Юнону и Авось", читали Достоевского, он рассказывал о Лимонове, а я о Пикуле и Ремарке. Он жил и не боялся быть непонятым, дрался со страшим призывом, бил духов, спорил с офицерами. Он сходил с ума и мы гуляли с ним по кленовым осенним паркам у него на Родине, мы заходили с ним на Андреевский спуск в Киеве, тусовались на Арбате. Мне просто судьба подарила этого человека. Я редко встречаю людей, которых могу отнести к категории "Поэт". Он и был им. Потом мы с ним переписывались, а потом все оборвалось, а чуть позже он уволился. Ни разу в общении с ним я не вспомнил о сроке службы.

* * *