Приказ

Задолго до этой заветной даты – 27 марта – мы начинаем обсуждать ее. Деды вспоминаю, чекисты вспоминают, мы слушаем и мотаем на ус. Наконец он наступает, этот заветный день. С утра мы вопросительно поглядываем на чекистов, они загадочно улыбаются. Их будут переводить деды: Дениска и Ванька. А их уже по 12 раз отшлепают ниткой с иголкой, а под кроватью будет лежать дух и орать дурным голосом за деда. Вечером я прихожу под роту, подхожу к Элику Бабаеву, он отводит меня в умывальник. Там меня по 4 раза будут стегать Серега Белов, Черненко, Джон, Саня Дубодел. Я снимаю все белье и обнажаю свою драгоценную задницу. Удар, жгучая боль. Я так удивлен силой этой боли, что забываю закричать. 12 раз мне за штаб. Били ли вам солдатской пряжкой по голому заду? Если нет, очень рекомендую, ощущения незабываемые. В конце процедуры мои несчастные ягодицы уже ничего не ощущают. Деды 1 роты, цокая языками, оценивают презентабельность моего сокровища. Как я понял, досталось мне едва ли не сильнее всех. Потом еще долго черпаки спрашивали: "Ну как оно?" Я делал бодровато-молодцеватое лицо и говорил: "Круто!" "Мужик!"- улыбались они в ответ. Но и черпакам досталось не меньше. 3 черпака с кухни сломали в ту ночь. Сержантам добавляют по удару за лычку. А вообще нам отбивают по 9 раз. В понедельник, когда мы идем в баню, ягодицы наши сине-багрово-фиолетового цвета. В штабе я целый день хожу не присаживаясь ни на секунду, и майор несколько раз предлагает удивленным голосом мне присесть. Я мягко, но твердо отказываюсь.

Дениска ходил на склады в караул, чтобы отбить и там. Рука у него устала, но он улыбается. В этот вечер мы долго сидим у него и за чаем рассуждаем за жизнь. Штаб вечером пустеет, и если никто из офицеров не остался пьянствовать, то остается только дежурный и помощник. Иногда сидим у меня. Динька притаскивает магнитофон, сгущенку и мы зависаем. Он вспоминает про свою "молодость", про то, как много раньше было "черных". И в самом деле, листая строевые книги учета личного состава за 1981-92 годы, мне с трудом удается прочитать большинство фамилий. Широка страна моя родная. У него на стене повешена карта СССР, и я с тоской пробегаю глазами по знакомым и незнакомым городам. Киев, Свердловск, Москва, Питер, Нижний Новгород, Липецк, Самара, Одесса, Гомель, Сумы... Список продолжается. Наверное, бродяга не умирает в человеке никогда, мы все время ищем новое, открываем хорошо забытое старое, вспоминаем места, людей, воплощения. Сколько песен посвящено ей, вечной спутнице романтиков, даме моего сердца - ДОРОГЕ. Поэтому даже тряска на автозечке – путешествие.

* * *

Гораздо позже один мой очень хороший товарищ, москвич, спросил меня: "А ты не думаешь, что если я не служил в армии, то чем-то неполноценней отслуживших? И сам ты что думаешь об армии?" Ему я ответил расхожей фразой, по сути верной: "Сам не жалею, другим не советую", а сам задумался. Как же могу я толкать моего друга туда, где

А с другой стороны, сам не жалею. Почему, интересно, давно и не мной замечено, что у ветеранов самые дорогие воспоминания связаны с войной, где они погибали, теряли товарищей, испытывали голод и холод, и потом с ностальгией всю оставшуюся жизнь вспоминают о войне, как о лучших годах. Как сказано: "Опыт – моя школа, препятствие – мой урок, трудность – мой стимул, противник – мой наставник".

То есть, грубо говоря, суть жизни – движение. Направление и качество мы выбираем сами. За нами всегда остается свобода выбора. И самые лучшие и глубокие черты человека раскрываются в экстримальных условиях. Мне могут возразить, что жизнь в нашей стране и без того подкидывает нам экстримальных условий, а тут еще два года жизнью рисковать.

Человечество на заре эволюции проходило тест не на самые-самые индивидуальные качества, так как тигр все равно сильнее, а лошадь быстрее, а на социальность. На общность. Вместе завалят слона, и зиму живут. У России всегда были огромные территории, и чтобы защититься от внешним врагов, нам нужно было быть единым организмом. Совок умер, но он дал опыт труда на общее благо. Этот опыт у нас взял Запад. А мы уже у него взяли стремление к индивидуально-материальному накоплению, забыв об опыте предков. Но это не имеет перспективы. И, по-моему, мы сейчас нуждаемся в общности на все планах. Но избегание трудностей и проблем – это не решение их. Невозможно никак не контактировать с обществом, миром, людьми, и мы платим налоги милиции и армии, так как не созрело наше общество пока до всемирной "Розы Мира" Даниила Андреева. Но данное положение в данной стране не позволяет ей содержать профессиональную армию. Я, наверное, не патриот России, я за контрактную армию, я скорее космополит по убеждениям, но мой отец воспитал меня в духе понятия, что мужчина – это воин. Не вояка, а воин.

Сейчас каждый должен задуматься, кто он и куда он идет. И если попав в крутую дедовщину, вы потом не тронете духа, уже что-то изменится. А если ты будешь не один, изменится в 10 раз больше. Система нуждается в умных и добрых, только они, по вполне понятным причинам, не хотят идти туда. Так как служа на ветке, куда изредко заскакивает поезд, не читая газет, книг, не слушая радио, не смотря телевизор, постоянно убираясь в дырявой одежде, сходя с ума на "колпаке" и терпя унижения трудно сохранить в себе осознание необходимости твоей службы Родине. И лейтенанту без квартиры и с задержанной зарплатой думается прежде всего о жене и ребенке, а не о неуставных взаимоотношениях в доверенной ему роте. И если человек идет трубить полтора года, подписывает кучу бумажек и за пол-года до дембеля ему еще дарят 6 месяцев службы, вряд ли у него будет огромное доверие к власть имущим.

Склонять эту тему можно бесконечно, и я к ней вернусь в конце.

* * *